стороны света | птицы отдельные

Птиц родственный. Девочка. Май 2008.
Там — сны и синее стекло,
Калейдоскоп из сладкой ваты,
Там кошки, пряжки, помело
И взгляд — 504 ватта.

Там — тыгыдым и пополам.
Там поп с кадилом и папайя.
Там стыд и срам, облом, бедлам,
Духи, морока, прочь от стаи.

Там — всё, что хочешь. Но живи.
В нейтрино. В магме. В паутине.
В скринсейвере. В словах. В крови.
Не рядом. Просто будь. В картине.

Птиц акустический. Джаз. Март 2008.
Вот март, пропахший ноябрём.
Он смотрит ртутью с янтарём,
Он свеж, как кофе с имбирём,
И в целом мире
Нет никого счастливей нас:
Над нами дождь, под нами наст,
И радио «Кошачий джаз»
Всю ночь в эфире.

Птиц магический. Ctrl+R 2.0. Февраль 2008.
Одиссей прошёл свой квест до конца и вернулся... Рыжий хитрец в очередной раз доказал, что ничего невозможного нет: как бы далеко в Западный Океан ты ни заплыл, всегда есть что-то, ради чего можно обмануть время и свернуть в бараний рог пространство.
Одиссей уходил смелым, как Колумб, а вернулся мудрым, как Лао-цзы. Я ведь птица, сказал он, а птицы не прокладывают дорог. Птицы не открывают новых земель, сказал он, птицы открывают новые небеса. Ты моё седьмое небо, сказал он.
Одиссей вернулся, и моя планета опять пролетела сквозь невидимый хронотоп.
Я снова Волшебный Зверь, я вижу небо и дышу звёздным светом.
Это любовь?

Птиц древнегреческий. Ctrl+R. Через год.
Время — чудовищно вместительная штука. И теория относительности тут ни при чём. В одно мгновение умещается добрый десяток веков независимо от того, сидишь ли ты на раскалённой сковородке или, напротив, у тебя на коленях сидит девушка твоей мечты. Время — резиновый желудок: сколько ощущений схаваешь, столько и поместится, на столько и растянется.
Время — капля воды, испарившаяся в Большом Взрыве и превратившаяся в сознание. Оно изменчиво, как погода нынешней зимой, и наследует всем нищим духом, как единственно возможный безопасный благотворитель.
Время — лучший в мире шут, самый остроумный мошенник, самый бдительный полицейский.
Наверное, Одиссей был первым астронавтом. Пока он мотался по мирам, на Итаке прошло 86 столетий, и когда он, наконец, вернулся, он нашёл не дом, но лишь легенду о доме.
Да и вернулся ли он? Ведь пространство — чудовищно обманчивая штука. Оно только делает вид, что существует. Объекты в зеркале заднего вида располагаются ближе, чем кажется. Проходят и располагаются. В несуществующем пространстве. Как будто их кто-то приглашал.
Так что Одиссей не вернулся. Он до сих пор наматывает круги на орбите, принимая американские спутники-шпионы за богов-олимпийцев. Вот ведь не повезло, даром что рыжий.
Пенелопа же переквалифицировалась в программисты и устроилась на работу в NASA. Она пишет какие-то модули к спутникам-шпионам, курит Lucky Strike, слушает The Doors и собирается голосовать за Хиллари.
А Телемах погиб во Вьетнаме.
Но посмотри: твои атомные часы обнулились, а это верный признак того, что сейчас наступит новая реальность.
А какая она будет?
Ты знаешь?

Птиц обезумевший. Лето?! Июнь 2007.
Мим без грима курит «Приму».
«Прима» миму губы сушит.
Проходи, родимый, мимо
И не пялься миму в душу.

Цветопад: сирень со снегом.
Словоблуд: молитва с матом.
Что ни альфа — то омега.
Мим нелеп, как мирный атом.

Лето превратилось в зиму
До последнего листочка.
Проходи, родимый, мимо.
Цирк уехал. Хватит. Точка.

Птиц небезопасный. Доступ. Май 2007.
У меня здесь всё так наворочено и закручено,
пересолено так, что как будто и жжёт, и горчит.
А я не могу по-другому — прости, не научена,
да и поздно уже учить.

У меня здесь все параллели сложились решётками —
обратная перспектива, и прямые углы скруглены.
И время течёт сквозь пальцы янтарными чётками
на семьдесят две стороны.

У меня здесь вены прозрачнее даже воздуха
и тоньше вольфрамовой нити — пропало пиши.
Впрочем, ладно... Вот тебе на меня права — доступа.
Удалённого. Через Shift.

Птиц несвоевременный. Сфинкс. Январь 2007.
...У меня всё легко и забавно, любезный друг мой: и цвета звенят, и звуки искрятся. Но чудится мне иногда, что и я, и ты, и эта прелесть вокруг — всё нарисовано на тонком листке папируса, забытом юным марсианином Озирисом на подушке рядом со спящим Котёнком.
А Котёнок через секунду проснётся и станет играть нашим нарисованным миром. И мир закружится, зашуршит и сомнётся. И огни твоего города заглянут в мои окна, в кофейной кружке зашипит море, а с неба посыплются велосипедисты и бензопилы.
И вот когда я представляю это, то сразу же перестаю удивляться всяким совпадениям и попаданиям.
Просто Котёнок вот-вот проснётся.

Птиц совсем другой. Визуально воспринятый. Ноябрь/декабрь 2006.
Коктейль из неоновой вывески, пушистого пледа, единицы измерения напряжения и образа rock-n-roll star.
Предчувствие.
Дети перевязывают сломанный гриб, дожди смывают Добрянку, а в тебе есть что-то от кусочка style type=text/css, от двадцать пятого кадра.
Предчувствие.
Пахнешь морем, горелой изоляцией, шоколадом, электричеством.
Предчувствие.
Не спишь по ночам, небо стало солёным на ощупь, ты прячешь солнце в пачке сигарет, несерьёзно это всё.
Предчувствие.
Но будет метель, и самое жаркое лето, и поезда, и самолёты.
Предчувствие.
...солнце в пачке сигарет, несерьёзно это всё...

Птиц распознания. Март 2006.
В осколках долгой мучительной зимы ты видишь десять своих отражений. Одно смеется; другое пьет остывший чай; третье наматывает отросшие кудри на палец; четвертое завернулось в плащ и молчит; пятое вычерчивает звенящие линии острейшим пером; шестое стреляет по банкам; седьмое стреляет сигареты; восьмое глядит в зеркало заднего вида; девятое танцует танго с тенью умершей феи; десятое смотрит тебе прямо в глаза и усмехается...
В обрывках рано погибшей весны ты читаешь десять своих имен. Одно звучит, как музыка; другое похоже на шум прибоя; третье режет слух; четвертое невозможно произнести на языке твоего народа; пятое записано двоичным кодом; шестое тебе дали при рождении; седьмое смешит всех, кто его слышал; восьмое ты сделал себе сам; девятое знала только тень умершей феи; десятое выбьют на могильном камне...
В брызгах Вечного Лета ты ловишь десять своих настроений. Одно похоже на улыбку; другое шипит кислотной змеей; третье перебирает ложноножками; четвертое — зеленое, словно кактус; пятое — стая праздничных птиц из тончайшей бумаги; шестое пахнет яблоками; седьмое истекает чернилами; восьмым можно пробивать городские стены; девятое — тонкое, как тень умершей феи; десятое доведет тебя до сумасшедшего дома.
В карнавальных платьях разноцветной осени ты узнаёшь десять своих правд. Одна — как шёлк, играющий на солнце; другая — капли воска на воде; третья изогнута, как твоя правая бровь; в четвертой нет ничего особенного; пятая имеет смысл только при прочих равных условиях; шестую не проверить алгеброй; седьмая пахнет графитом; восьмая расцвела недавно; девятую скрывает тень умершей феи; десятая — зацикленная фальшь.
Я смотрелась во все твои зеркала. Я читала все алфавиты, придуманные тобой. Я испытывала все твои настроения на себе. Я поверила всем твоим правдам.
Теперь мы молча курим. Нам нечего сказать друг другу.

Птиц перелетный. Возвратные частицы. Ноябрь 2005.
На Вы —
Навыворот...
На Выворотке —
Неврозы в прозе
И грозны позы —
Не обморозиться бы...
Не обморок —
Морока.
И за порог —
До срока,
До декабря.
А позже —
Бряк! —
И наоборот.
Оба-на!
На оборотня
Похожий,
В пространстве
Комнаты
Пророс
Цветком —
На ты!


Страницы:  [1]  [2]  3  [4]